Писатель Лавров: ехал на финал Кубка СССР на машине Кагановича
- Я самый старый болельщик «Локомотива»! – с лукавой улыбкой говорит писатель. И ведь не поспоришь. Валентин Лавров 2 мая отметил 85-летие – и он был на трибуне на финале первого Кубка СССР в августе 1936-го. Да, может, уснул на руках мамы, но может, и видел, как его отец Виктор, знаменитейший форвард, забил мяч в ворота тбилисского «Динамо». И помог «Локо» завоевать исторический трофей.
Фото: Иван Филимонов
Сын легендарного футболиста, классный боксёр, автор десятков детективов про графа Соколова, лауреат Государственной премии МВД и Шолоховской премии, академик РАЕН – конечно, у него на каждый вопрос припасено с десяток баек: говорить с Валентином Викторовичем можно часами. Точнее – слушать, изредка вставляя свои реплики. А начнём всё же с футбола – куда же без него?
***
- Отец забил за «Локо» уйму классных мячей, но два и вправду стоят особняком: в финале Кубка СССР-1936 – второй, решающий; а также – самый первый в истории чемпионатов страны. Кстати, на финальной игре Кубка мне – и это не шутки – довелось присутствовать. Причём добирался туда с мамой… на машине Кагановича. Да-да, того самого, руководителя Наркомата (так называли министерства) путей сообщения. У меня ведь не только отец за «Локомотив» играл, но ещё и дядя занимал у Кагановича большую должность.
Так вот – отец очень хотел, чтобы мама была на стадионе. А ей не с кем было меня, годовалого, оставить. И тогда мамин брат попросил у Лазаря Моисеевича автомобиль с водителем. Мало того – я оказался на Северной трибуне на руках у мамочки рядом с Кагановичем. И он, увидев столь юного болельщика, в шутку даже распорядился выдать мне пропуск на матчи!
***
- Перед войной отец, лидер «Локомотива», вынужден был команду покинуть. В чью-то «умную» (без кавычек не обойтись!) голову пришла мысль расформировать «Локо» и некоторые другие команды, объединив их в подобие двух профсоюзных сборных. Зачем?! Не знаю даже, кто до такого догадался. Может, Хрущёв? Это же – анекдотический персонаж на все времена… А отцу тогда предложили хорошие деньги в Сталинабаде (ныне – Душанбе – А.Л.). И, судя по газетным вырезкам, играл он и там с блеском: в каждой игре забивал, стал кумиром местной публики.
- К вопросу о кумирах – это правда, что ваш отец не просто дружил с Николаем Озеровым, но знаменитый комментатор даже носил за ним чемоданчик?
- Да, но тогда, конечно, он ещё не успел стать знаменитым комментатором (смеётся). Юный Коля был восторженным поклонником «Локо», сам занимался теннисом на том ещё – старом – «Локомотиве» на Новорязанской улице (сейчас там «Арена Сокол» – А.Л.). На этом же стадионе тренировались и даже проводили официальные встречи футболисты. Хотя часто играли и на «Динамо», и на «Сталинце», что находился на месте «Локомотива» нынешнего.
Николай Николаевич жил по соседству с нами, на Старой Басманной: дом 7, квартира 9. Видите, как сейчас помню! И иногда со стадиона он нёс отцовский чемоданчик с формой – по тем временам это была огромная честь. Кстати, и сам Озеров рассказывал об этом в телепередаче, посвящённой 70-летию отца. Моя бабушка нередко усаживала юного Колю за стол. И он с удовольствием уплетал её пирожки – очень уж они вкусными были. Наверное, Озеров уже был тогда чемпионом Москвы среди мальчиков: он ведь здорово играл, в итоге более 20 раз побеждал в чемпионате СССР, если все разряды считать – и одиночный, и парный, и смешанный.
А порой я сам относил по просьбе бабушки ему эти пирожки. Случалось, меня встречал его отец, крупный человек с бархатным голосом. Он тоже был, как сказали бы сейчас, звездой – солистом Большого театра. И я сейчас, когда я прохожу мимо дома Озеровых, с грустью вздыхаю: «Ведь здесь жили сразу три народных артиста России (брат Николая Юрий – кинорежиссёр, вы наверняка видели его «Освобождение», «Битву за Москву» или «Сталинград»), но не удостоились отчего-то памятной доски!»
***
- Папа вообще был удивительно талантливым в разных областях. Были и задатки хорошего художника – по материнской линии ведь он потомок Перова, автора легендарных «Охотников на привале». Отец некоторое время учился во ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские – А.Л.). Затем серьёзно увлёкся радиотехникой, собирал приёмники. В 1938 году сам собрал миниатюрный телевизор: передачи шли с Никольской. А с начала войны он руководил цехом радиосвязи на 315-м авиационном заводе, что неподалёку от «Динамо».
Потом завод эвакуировали в Пермь. Так вся семья оказалась там в старинном домишке по Большевистской улице (теперь Екатерининской). Причём сначала-то мы с бабушкой отправились в чувашскую деревню – ещё в середине лета 41-го. Именно чувашскую – меня удивляло, что дети по-русски там не понимали. Даже такие простые вроде бы слова, как «стол», не знали! А вообще там жили, честно сказать, как в раю. Всё свежее, вкусное. Но тут – такое дело: к бабуле начал свататься сосед. Богатый по тем временам человек, своя пасека. Отец испугался, что бабушка согласится и там останется – хозяйство-то в Москве на ней держалось. Сказал: «Так, семья должна быть вместе!» А его боялись все. И в команде, и во дворе, и в семье. Называли – Иван Грозный!
- И вы вернулись в Москву?
- Да, в октябре 41-го. Увы, в Москве была паника. А в начале декабря снова эвакуация – в Пермь. Помню бомбёжку, под которую попали в Петушках: два фашистских самолета бомбили станцию, да промахнулись… Нам, пассажирам, приказали покинуть вагоны и залечь в поле. Фрицы кружили над нами, поливали из пулемётов. Несколько человек с того поля не поднялись. Почему-то по самолетам никто не стрелял, хотя рядом с нашим составом стояли под брезентом зенитки – шли на Запад. Видать, приказа не было – стрелять!
- А какие воспоминания остались от Перми?
- Всё время хотелось есть. Две недели лежал в больнице: «катаральная желтуха». Впрочем, отец ездил в деревню – менял вещи на еду. Это помогало выжить. А летом бабушка варила щи из крапивы и щавеля. По выходным мы с отцом ходили в баню, где выдавали кубик мыла. Однажды испытали ужас: в мыльное отделение санитары ввели несколько живых скелетов – это были ленинградские блокадники: кости, обтянутые желтой кожей, с лысыми головами, но живыми глазами. Они едва держались на ногах. Что довелось пережить этим несчастным – представить трудно.
Летом 1942 года свершилось знаменательное событие: в Перми начался футбол. Стадион (теперь его зовут «старый») был забит зрителями. Я ходил на все игры, заглядывал в «нашу» раздевалку. Она была под трибунами, слева от входа на стадион. Отец меня не прогонял. Просил: «Разомни икры!» Ложился на живот, и я кулаками долбил по его могучим ногам. И до сих пор помню удивительный вкус пирожков с мясом: игрокам после каждой игры давали по 15 штук.
Не так давно с журналистом Павлом Алёшиным, много писавшим об истории «Локомотива», посетил Пермь. На стадионе есть стенд – «История футбола Перми». Увы, про игры 42-го военного года – ни слова. Хотя уверен, что местные газеты в своё время давали информацию… Когда вернулись в Москву? Счастливое событие произошло в конце марта 43-го. Мама с бабушкой оставались в Перми, но отец срочно понадобился в Москве, его вернули на авиационный завод. И он нелегально прихватил меня. Вместе с очарованной им проводницей (отец был красавцем!) меня втиснули в ящик под потолком, изъяв оттуда фонари. В позе эмбриона находился несколько часов, дышать было невозможно, мне мерещилось, что я умираю: с трудом, но выжил. Патруль с Джульбарсом меня не унюхали.
В Москве отец начал тренировать на стадионе «Юных пионеров». Увы, забыл фамилии, но двое из того «призыва» позже стали заслуженными мастерами спорта... Кончилась война. Не все вернулись из этой кровавой мясорубки. Так, погиб приятель отца, часто бывавший в нашем доме, нападающий «Локомотива» Жуков. За нашим столом собирались старые друзья: Хлопотин, Сердюков, Мошкаркин и, конечно, ближайший друг отца – Михаил Киреев, шутник и балагур.
Впрочем, и отец умел пошутить по его поводу. Так, однажды Киреев упрекнул его: «Помнишь, в 38-м мы сыграли со «Спартаком» вничью. Но могли и выиграть. Если бы ты дал мне пас под правую ногу, то я попал бы в ворота!» Отец кивнул: «Я забыл, что твоя левая только для танцев. Но, Миша, не скромничай, ты попал всё-таки в ворота – во входные!» Все грохнули смехом, который, наверное, было слышно у Курского вокзала. Жизнь продолжалась!
***
- В середине пятидесятых отец трудился инженером Центрального стадиона в Лужниках. Любил вспоминать, как сумел без схемы собрать электронное табло. Дело в том, что аппаратуру закупили у венгров. Те были уверены, что без их помощи в СССР с таким совершенно новым делом не справятся. И потребовали внушительную плату за схему, монтаж громадного табло и работу трёх инженеров, которых готовы были командировать в Москву с проживанием в «Метрополе». Советская сторона по своему обычаю платить отказалась: «Нашли дураков!» И поручила разобраться «Левше», бывшему левому полусреднему «Локомотива» Виктору Лаврову.
Электроника была не просто новым – невероятно сложным делом. Фактически надо было всё с нуля начинать… Но отец справился, совершил чудо – смонтировал как надо, сами венгры так не сумели бы! За что получил устную благодарность руководства, почётную грамоту и премию – 150 рублей. Дело обмыл в нашей комнатушке с Киреевым и Сердюковым. А пустые бутылки я, помню, отнёс тогда в пункт приёма – и на вырученные деньги купил несколько пачек мороженого.
***
- Почему, собственно, пошёл в бокс, а не в футбол? От кого только не слыхал сей вопрос… От Валентина Бубукина, от своего приятеля Володи Маслаченко (дружили семьями), от того же дяди Коли Озерова, от знаменитого Юрия Ваньята из газеты «Труд» (под его мудрым началом служил 8 лет). Ведь с довоенного времени я часто жил на базе «Локомотива», путался под ногами у футболистов, часами гонял мяч. После войны играл за юношей – бегал по правому краю, нередко забивал. Участвовал и в парадах открытия сезона на «Динамо» 2 мая… Прямой путь в футбол!
Но отец скептически говорил: «Положим, ты можешь стать мастером спорта. Но высококлассным футболистом никогда не станешь!» А тут я увидал потрясающий фильм – «Первая перчатка». Плюс увлечённо прочитал книгу знаменитого тяжеловеса Николая Королёва. Добавлю: в моём классе учился некий Самойлов, который уже года три занимался боксом в «Локомотиве» и звал меня. Для пробы, можно сказать, я пришёл на тренировку – и навсегда влюбился в бокс. Занимался десять лет, победил в нескольких крупных турнирах, в том числе в отборочных соревнованиях к Дружеским играм в Лужниках летом 1957 года (они были приурочены к Всемирному фестивалю молодёжи в Москве – А.Л.). А с тем Самойловым встретился на командном первенстве СССР в 1956 году в Ленинграде, он был в запасе какой-то украинской команды. Зато я выиграл во всех 4 боях…
А последний бой случился в апреле 1961-го. В финале первенства вузов победил такого известного мастера, как Борис Степанов из «Динамо». Я ведь окончил институт физкультуры по кафедре бокса, которой руководил легендарный не только боксёр, но и киноактёр Константин Васильевич Градополов. И твёрдо усвоил его принцип: «Главное – защита. Лучше не нанести пять ударов, чем пропустить один!» Так что по первой профессии я тренер по боксу. Воспитал мастера спорта Льва Чеманкова, замечательный человек, дружим по сей день.
***
- А когда начали писать, Валентин Викторович?
- Уже сызмальства. Пяти лет не было! Сохранились довоенные письма отцу на весенние сборы. Там, конечно, печатные каракули, в каждом слове по ошибке. Но тут прозорливый отец одобрял: «Молодец! Далеко пойдёшь!» Подрос, зачитывался русскими классиками. А моим вдохновителем, учителем и заочным другом стал Лев Николаевич Толстой – «вершина русской литературы», как охарактеризовал его Иван Алексеевич Бунин.
Сам себя считаю писателем-историком. Долгие годы, ещё в советское время, провёл в закрытых архивах: меня всегда допускали к секретным материалам. Лишь один пример: я держал в руках рукописное отречение от престола Государя. Мощный документ! Но меня особенно интересовали материалы по первой волне эмиграции. Плодом работы стали 6 томов антологии «Литература русского зарубежья» и два исторических романа о Бунине, первом русском писателе – лауреате Нобелевской премии. Замечу, что том о нём и русской творческой эмиграции «Катастрофа» только что вышел в «Центрполиграфе». Они сейчас красиво, на отличной бумаге переиздали одиннадцать моих книг.
Невероятным образом в начале восьмидесятых я стал обладателем неизвестных прежде писем Бунина. Сумел приобрести десятка два книг с его автографами. И сделал около пятидесяти публикаций о Бунине. Будущий помощник Президента России Анатолий Афанасьев возглавлял отдел в издательстве. Заключил со мной договор и в 1989 году напечатал двумя тиражами мой роман-хронику «Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции». Тираж 250 тысяч моментально снесли с прилавков. Позже вышла новая редакция книги, благо перестала существовать цензура – «Катастрофа». Там же издавались мои исторические детективы «Кровавая плаха», «Русская сила», «Блуд на крови», «Граф Соколов гений сыска» и другие. Я часто встречался с читателями, с удовольствием отвечал на их вопросы. Газеты, в первую очередь «МК», писали о «книжных рекордах Валентина Лаврова». Так, в июле 1998 года во время праздника «Московского комсомольца» в Лужниках было продано 4.800 экземпляров, «на которых автор оставил автографы. Этот рекорд достоин Книги рекордов Гиннесса».
А всё началось с того, что редакция «МК» во главе с мудрым Павлом Николаевичем Гусевым и ответственным секретарем красавицей Еленой Василюхиной обратилась с предложением: «Для оживления газеты написали бы о каком-нибудь преступлении прошлого!» Писалось легко, с наслаждением. И уже в ближайший после разговора четверг появился документальный рассказ «Двойное убийство в доме воеводы». В метро, на улице, на ходу люди читали: «Утром 10 сентября 1754 года Москву со скоростью молнии облетела страшная весть...» В редакцию пришла гора писем: «Продолжайте печатать подобное!..». Продолжили, конечно же. А радио «Говорит Москва» 12 лет четыре раза в неделю передавало инсценировки. Их осуществлял блестящий актёр – народный артист России Виктор Зозулин. Всем им сердечно благодарен.
Какая из книг – самая любимая? Как обычно – последняя. Осуществил давнюю мечту, написал детектив-хронику «Царство безумных». Издана великолепно Рязанской областной типографией. Она вышла только что. К сожалению, книжные магазины на карантине. До читателей пока не дошла. На сём с творчеством закончил. Больше ничего писать не буду, кроме долговых расписок.
- Ну теперь давайте к делам семейным…
- У меня было две жены, пятеро детей. Первая жена Лида – ангелоподобное существо, умерла в 43 года. Скорблю о ней – по сей день. Со второй развёлся 10 лет назад и испытал громадное облегчение.
Дочь Екатерина живёт и работает в Барселоне, обладает ярким литературным даром. Пишет книгу о счастливой любви и крушении надежд сердечных. Читал отрывки, был потрясен! Талантище! Жду с большим интересом выход шедевра. Младшая Олечка – красавица, замечательное миролюбивое существо, полное очарования. Недавно вышла замуж за парня богатырского телосложения Александра (агентурная кличка – Македонский). Фамилию Олечка оставила девичью – Лаврова, за что ей признателен.
Младший сын блистал на треке. В 15 лет выполнил норматив мастера спорта, стал 3-кратным чемпионом страны. Увы – талант не ценил, больше не гоняет! Жаль!
***
- Знаете, ещё мечта сбылась: руководство футбольного «Локомотива» минувшей осенью в Черкизове открыло памятную звезду отцу – и я благодарен всем, кто таким образом увековечил память о легенде клуба. В первую очередь, разумеется, генеральному директору «Локо» Василию Александровичу Кикнадзе. Теперь остаётся только мечтать о том, чтобы возле первого подъезда дома 3Б по Садовой-Черногрязской установили памятную доску – игроку «Локомотива», всегда верному команде и забившему первый гол в чемпионатах страны. Отец здесь родился и прожил более полувека. Отсюда он начинал свой славный путь в большой футбол.
…Валентин Викторович говорит, а у меня перед глазами – картинка. Не так давно ему предложили на домашнем матче любимого «Локо» торжественно открыть игру. Первый удар по мячу, как принято в таких случаях, нанёс уверенно и чётко. А потом бодро в свои «80 плюс» пробежался – так не каждый и в сорок рванёт!
Ну конечно, трибуны провожали его громоподобными аплодисментами…