Почему России не уйти от собственного глобального проекта

Очередной виток американских санкций против нас и других непричастных если и стал топовой новостью, то разве что на летнем безрыбье. А так-то — дело житейское. Оттого и обсуждаемость вяло-дежурная. Причем, раз уж отклики вяло-дежурные, то и повестка упрощена до медийно-популярного шаблона «противостояние», «холодная война», «ответный удар», «торг», «сговор» и все такое прочее.

Между тем санкции — не достояние только российско-американского противостояния. Оно само по себе — явление больше виртуальное, пропагандистское, причем преимущественно для внутреннего потребления (как, к примеру, и альтернативные историческое мифы типа нашумевшего прибалтийско-натовского ролика про «лесных братьев»).

Прикладное значение как санкций, так и самой «холодной войны» — быть по умолчанию бесспорным обоснованием чего угодно: «А почему?» — «А потому что гладиолус» (то есть русская угроза, происки Госдепа или бездуховная «гейропа»).

Но дело в том, что все эти живущие своей жизнью сущности — производная от кризиса политэкономической модели глобализации, утвердившейся было на стыке ХХ-XXI веков, наблюдаемого обрушения пресловутого «однополярного мира» и метаний участников международного процесса в поисках, чем бы все это заменить, чтобы все осталось как было.

То есть если рассматривать текущую международную обстановку в залоге «холодной войны» и «противостояния», то это не между Россией и США или кого-нибудь еще с кем-нибудь еще. Ведь агонизирующая глобальная империя еще-де-юре существует, и США — это даже не метрополия ее, а административно-финансовый центр.

И у нас не конфликт России с Америкой — у нас «национально-освободительный мятеж» нескольких крупнейших провинций «глобальной империи». Причем мятеж, не больно-то настойчиво отрицающий саму суть глобального миропорядка, но предполагающий по удобному случаю перераспределение выгод в пользу «мятежников».

На фото: Сенаторы конгресса США после пресс-конференции о введении санкций против Северной Кореи. 12 июля 2017
Фото: © AP Photo / Manuel Balce Ceneta

Однако и в таком случае — если бы речь шла просто о «перезаключении договора между хозяйствующими субъектами» — нынешний затяжной кризис все равно описывался бы в терминах «торга», «сговора» и всего такого прочего. Но нет.

Очевидно, что кризис нынешнего миропорядка — он системный, и экономика лишь составляющая его. Он цивилизационный, потому что в состоянии исчерпания, пересмотра, а подчас и угрожающей деградации находятся и экономические отношения, и основы технологического уклада, и механизмы функционирования/управления систем, и даже нравственные императивы.

Поэтому и выгораживание себе теми или иными государствами-игроками достойного места в посткризисном мире волей-неволей требует столь же системной цивилизационной идеологии. «Образа будущего», как это сейчас модно называть.

Россия еще в нулевые провозгласила, что мир после кризиса — это мир региональных интеграций. А глобалистской идеологии унификации противопоставила идеологию многообразия суверенитетов, где нет никакого единственно верного учения и «старшего брата», а есть взаимодействие больших или малых, но равно самостоятельных государств, основанное на прагматических интересах.

Такая идеология как минимум логична с точки зрения «отстройки от конкурента». И свой собственный проект евразийской интеграции Москва реализует именно по этой методе, предметно показывая, что лозунги с практикой у нас не расходятся. И недавно презентованный китайский проект «Один пояс — один путь» ровно так и выстроен: предлагается костяк общего бизнеса, с которым каждый суверенный участник управляется по своему усмотрению и к своей выгоде.

Причем заметьте: оба проекта — и московский, и пекинский — существуют параллельно, не отрицая друг друга, и, к примеру, один и тот же Казахстан и одна и та же Россия могут быть одновременно интегрированы в оба, да и в другие проекты тоже.

Таким образом, санкционное давление Вашингтона на Россию — это не оттого, что нас бездуховный Запад не любит или боится.

США хотят и из нынешнего кризиса, независимо от формата будущего мироустройства, вынырнуть в роли мирового гегемона или хотя бы явного лидера, поэтому ослабить позиции других участников процесса — это просто предусмотрительность, ничего личного.

В случае с Россией удары как раз расчетливо и наносятся по тем позициям, которые у нас объективно слабы, несамостоятельны-либо исторически, либо вследствие легкомысленного растранжиривания советского наследства: финансово-кредитная система, сектор современных технологий, критические отрасли промышленности, личный гешефт и комфорт элит и пр.

Однако, как мы уже установили, базовым понятием нынешней российской политики в этих условиях является государственный суверенитет. Подразумевается, что с таким подходом удары по слабым местам — это не только текущий ущерб, но и стимул к отращиванию достоинств вместо изъянов.

Но суверенитет — по крайней мере, суверенитет такой страны, как наша, — просто правом союзничать с кем хочется и выгодоприобретать что попало не исчерпывается.

На фото: Участники музыкально-танцевальных импровизаций «Парад дружбы народов» в фестивальном городке на Пушкинской площади во время празднования Дня России. 12 июня 2017
Фото: © РИА Новости / Евгений Биятов

Обратите внимание: все свои «альтернативы глобализации» и Россия, и Китай, и другие их партнеры-единомышленники по БРИКС, ШОС, ЕврАзЭС и много по каким еще проектам, отрицая унификацию и «единственно верные учения», — выстраивают тем не менее по правилам и нормативам именно этой самой империи глобализма, в логике финансового капитализма. Само по себе не грех — если инструмент годный, хотя и чужой, так почему бы им не пользоваться в свое удовольствие?

Подвох тут в том, что в России увлечение удобными, казалось бы, заморскими ценностями и правилами частенько наносит непоправимый ущерб суверенитету — тому самому, который и есть обязательное условие конкурентоспособности. Это наша особенность, исторически доморощенная.

Вот 100 лет назад правящие круги Российской империи задались благородной целью войти в дружную буржуазную семью западных народов и процветать там вместе с ними.

Вместо процветания, однако, после Февраля 1917 года случился крах государственности, распад страны и утрата суверенитета во всех его проявлениях. Причем насколько обоснованным было желание оформить экономические реалии, бесспорно, прогрессивного в тот момент капиталистического уклада в государственной политической системе, настолько же закономерной оказалась и последующая катастрофа.

Тут дело вот в чем. Россия встраивалась в капиталистическую глобализацию начала прошлого века в роли «слабого звена» — причем слабого не вообще, а именно в системе координат той глобализации. Все инструменты, правила и сама культура капиталистического уклада сложились в Европе и в Америке задолго до того, как нам приспичило туда встроиться.

И русский капитал, примерив на себя государствообразующую, руководящую и направляющую роль, объективно был легкой добычей на пиру матерых империалистических хищников.

Но это бы полбеды. Отставать, догонять и даже обгонять — традиционная русская забава.

Но залог успеха в этой забаве — как раз и есть устойчивая государственность (неважно какая, монархическая, республиканская и любая другая) и безусловный приоритет суверенности. Попросту говоря — приоритет государственных, национальных интересов перед интересами частными, какими бы естественными они ни казались.

А элиты Февраля сами в личном и классовом порядке уже были встроены именно в культуру этого уклада. В культуру, ценности которой, законы, инструменты, центры управления, деловые и даже бытовые стандарты сформированы и размещены не в России.

И недолго думая сделали естественный выбор не в пользу суверенитета. Потому что Россия и ее население в той логике — всего лишь ресурс, а его конвертация в выгоду и даже просто в личную жизнь — там, на Западе. Ведь там же лучше, там «на готовеньком», чего тут думать? Все остальное — про сотрудничество, про обогащение передовым опытом, про проникновение на рынки — это всего лишь рекламное пустозвонство.

Так что дело не в том, что буржуазно-демократические вожди России 100 лет назад оказались неопытными, неумелыми или невезучими. Просто более опытные, умелые и везучие сдали бы страну техничнее и выгоднее.

В той же логике мы и сегодня наблюдаем тревожные признаки девальвации ценности суверенитета у отдельных отрядов современных наших элит: недавно мы разбирали этот казус на примере «игр в Смуту с Навальным». И петля объективно завязывается тем же манером и по тем же причинам, что и в начале ХХ века: приоритет частного буржуазного выгодополучения и приоритет суверенитета в России до сих пор не могут существовать в мире и согласии. Какой-то должен быть безоговорочно главным. Или-или.

…А теперь немного об «образе будущего». Его алгоритм был задан России те же 100 лет назад, Октябрем 1917-го.

Этот алгоритм описывается предельно просто: если хочешь доказать превосходство над Каспаровым, не садись играть с ним в шахматы — размажет без единого шанса. Просто предложи ему посоревноваться в чем-то другом.

Если хочешь конкурентно отстроиться от бьющейся в кризисе империи глобализма — задай для своей цивилизационной модели свои правила игры. Это и есть неизбежный следующий шаг в российской идеологии суверенитета. Его признаки мы наблюдаем в подстегнутом санкциями своеобразном «импортозамещении» традиционно западных экономических инструментов (свои платежные системы типа «Мира», свои логистические проекты, свои рынки, нащупывание автономных валютных корзин, отстроенных от доллара, в отношениях со своими партнерами).

В еще большей степени к формированию автономных систем координат относится презентованный китайскими товарищами принцип «инклюзивности мирового экономического роста» — а это прямое продолжение вектора русского Октября-1917.