«Я видел невообразимые кошмары»: страшно дискомфортный фильм «Молчание» Мартина Скорсезе вышел в российский прокат

В прокат выходит грандиозный исторический эпос Мартина Скорсезе «Молчание» — религиозная драма о паре миссионеров в Японии XVII века и пытке истинной веры, фильм, который создатель «Бешеного быка» и «Славных парней» мечтал снять 30 лет. Кроме того: мультфильм о балете и ренессанс Жана Рено как комедийного артиста.

«Молчание» Мартина Скорсезе — это широкоформатное размышление великого режиссера о сути веры с участием японских карателей.

 «Я видел невообразимые кошмары», — пишет в Лиссабон португальский миссионер Феррейра (Лиам Нисон).

Некоторые из этих кошмаров успевают пронестись перед глазами: отрубленные головы, сваренные в кипятке тела, христиане, вынуждаемые поступиться собственной верой. Именно на отречение, по дошедшим до Европы слухам, в итоге пошел и сам Феррейра — во что категорически отказываются верить его лучшие воспитанники, пара молодых священников-идеалистов Родригес (Эндрю Гарфилд) и Гаррупе (Адам Драйвер), которые поэтому просят разрешения поехать на другой конец света, чтобы убедиться во всем своими глазами. В Японии наивная бравада молодых святых отцов быстро развеется: немногие христиане скрывают веру, собираясь по ночам в прибрежных пещерах, о Феррейре никто ничего не слышал, все смертельно боятся гнева могущественного инквизитора Инуэ (Иссеи Огата). Тот — как и новые мучения за веру, а также пытки, убийства и испытания духа — не заставит себя ждать. Добиться ответа от молчаливо взирающего на страдания своей паствы Бога будет куда сложнее.

1641 год, в Японии растет количество христиан, и власти от вежливого интереса переходят к решительным действиям. Создана служба карателей, принуждающих пойманных последователей чуждой веры наступить на символ веры или сгореть на костре. Особого внимания, разумеется, удостоены распространяющие учение Христа иезуиты — рукоположенные самим Папой католические шпионы-пропагандисты. От одного из них, отца Феррейры (Лиам Ниссон), в центр перестают поступать сведения. На поиски по собственному желанию отправляются два юных португальских иезуита Родригес (Эндрю Гарфилд) и Гарупе (Адам Драйвер). Попытки найти Феррейру ведут их по деревням с хоронящимися последователями, а приводят, разумеется, в руки к вежливому инквизитору (как он сам себя для удобства называет), который, посмеиваясь, требует отступиться от веры.

Роман католика Сюсаку Эндо «Молчание» увидел свет в 1966 году и вскоре был экранизирован. Примерно тогда же книгой заинтересовался другой католик — американский итальянец Мартин Скорсезе, которого, по его словам, увлекла пронизывающая роман тема божественного молчания.

Мартин Скорсезе мечтал перенести на киноэкран роман Сюсаку Эндо «Молчание» более тридцати лет (его даже успел опередить с экранизацией японский классик Масахиро Сионда). Поэтому неудивительно, что его фильм буквально распирает от чувства собственной важности: почти три часа хронометража, минимум иронии и максимум многозначительных японских видов, симфония боли и страданий, которая в финале взвинтится эффектным вихрем противоречивых эмоций и экзистенциальных драм. Эта серьезность делает «Молчание», возможно, самым уязвимым фильмом во впечатляющей карьере Скорсезе — робкие, не способные противиться злу миссионеры, что и говорить, не чета харизматикам-богоборцам из его лучших фильмов, от «Таксиста» до «Волка с Уолл-стрит». Но больших режиссеров от менее одаренных как раз и отличает способность даже не типичный для себя, проблемный сюжет превратить в гимн самим возможностям кинематографа. Поэтому несмотря на заметные грехи (главный из которых — чрезмерная литературность, обойтись без закадрового голоса и слишком подробной иллюстративности фильм все же не может), «Молчание» чем дальше, тем свободнее взмывает вверх, освобождаясь от современного скепсиса и клише религиозных постановок. Бог может быть глухим и молчаливым к нашим страданиям — но как доказывает своим фильмом Скорсезе, мы всегда можем надеяться на утешение кинокамеры. Она не отвернется.

Тут стоит вспомнить, что в последние 15 лет режиссер работал в невероятно обаятельном формате живого классика. Он брался за самые разные жанры, убедительно показывая, что ему под силу и эпос «Банд Нью-Йорка», и клаустрофобичный байопик Говарда Хьюза («Авиатор»), и параноидальный детектив («Остров проклятых»), и дикая охота «Волка с Уолл-стрит». Свой первый «Оскар» он и вовсе получил за ремейк вдохновленной его ранними картинами гонконгской «Двойной рокировки» («Отступники»). Иными словами, Скорсезе занял нишу всеми любимого классика, живого доказательства неотразимости большого Голливуда, который способен конкурировать в боях за зрительские сердца с многомиллионными блокбастерами.

Так вот, «Молчание» с этим образом не имеет примерно ничего общего. Это с самого начала страшно дискомфортное кино — вряд ли средний зритель в курсе, кто такие иезуиты или как обстоят дела с христианством в Японии. Более того, после головокружительных танцев с камерой из «Волка» Скорсезе сознательно ограничивает себя, снимая половину фильма на требующих концентрации внимания статичных планах. Ну и наконец, быстро становится ясно, что внешний сюжет о крепости веры, проходящей через бесчеловечные испытания, постановщика интересует, в общем, постольку-поскольку. Он рассказывает совсем другую, куда более интересную, хоть и изматывающую зрителя историю.

В «Молчании» Скорсезе нарочно ограничивает себя в творческих средствах. После продолжительного перерыва он отказался от цифры в пользу дисциплинирующей 35-миллиметровой пленки. Он запретил себе устраивать фирменный фейерверк, насыщая кадр кипучей энергией — отчасти, видимо, из уважения к медитативному азиатскому кинематографу, который он явно знает не хуже, чем американский. Кроме того, он здесь крайне ограничен и в выразительных средствах: бóльшую часть в кадре — один бородатый Гарфилд, значительная часть реплик которого — закадровая молитва и попытки докричаться до безмолвствующих небес.

Режиссер таким образом уподобляется сидящему в заточении герою и проходит вместе с ним и зрителем через многочисленные испытания, итог которых неведом до самого финала.

В этой неизвестности, кажется, и состоит суть и мысль «Молчания». Ревностный католик Скорсезе убедительно показывает, что благо иезуитской миссии в Японии было крайне сомнительным, а жестокие пытки — не то чтобы варварски не обоснованными. В то же время этот сюжет для него не более чем обстоятельства для разговора о том, что означает это самое молчание. В начале фильма есть показательный эпизод, в котором только что покрестившиеся селяне спрашивают у Родригеса:

«Теперь мы в раю?»

«Молчание» говорит о том, что даже самая сильная вера не дает готовых ответов, а с Богом никак не вступить в товарно-денежные отношения.

Такие несвоевременные, казалось бы, мысли и делают «Молчание» столь непростым для восприятия в зале мультиплекса. Размышлять об этом фильме куда легче и где-то увлекательнее, чем почти три часа сидеть в кресле, вглядываясь в напряженные лица и раздольные пейзажи. Но раздумывая над тем, стоит ли картина Скорсезе просмотра, необходимо ответить себе на вопрос, когда подобные мысли последний раз посещали вас в кинозале.